ДАЛЕКОЕ ПРОШЛОЕ ПУШКИНОГОРЬЯ


Песенный фольклор археологических экспедиций

Идея сбора и систематизации песен археологических экспедиций витала в воздухе на протяжении по крайней мере двух последних десятилетий. В 90-е годы она отчасти реализовалась в издании сборников экспедиционных песен. Но попытки осмыслить феномен археологических песен до самого недавнего времени не предпринимались.

Кажется, первый опыт такого исследования относится к 1997 году, когда в сборнике "Памятники старины: Концепции. Открытия. Версии", посвященном памяти Василия Дмитриевича Белецкого (почти сорок лет руководившего Псковской археологической экспедицией Эрмитажа), была опубликована статья "Археологические песни и песни археологов". Авторы этой статьи - Александр Башарин и Мария Вениг (Башарина) - на протяжении последнего десятилетия постоянно принимали участие в работах экспедиций. Они начинали свое знакомство с археологией в Псковской экспедиции Эрмитажа в 1991 г., только-только окончив школу и поступив в университет. Затем каждое лето работали на раскопках в Пскове и Псковской области, побывали в ряде петербургских экспедиций (в том числе - работали в нескольких южных, "античных" экспедициях), а с 1998 г., когда возобновились исследования в Пушкиногорье, являются неизменными участниками Псковской областной экспедиции ИИМК РАН.

Читая статьи Башариных я впервые отчетливо осознал ту главную трудность, которая встает перед исследователем экспедиционного фольклора: недостаточная репрезентативность доступного для изучения источника. Казалось бы, в чем проблема. Археологи - люди поющие (даже при полном отсутствии слуха и голоса) и с удовольствием диктующие "под запись" тексты песен. Ан, нет - не все так просто. Полевые записи делались Башариными в экспедициях 90-х годов. К 80-м и 90-м годам относится большинство рукописных песенников, использованных исследователями. По этим записям, однако, можно установить только верхнюю хронологическую границу появления песни в экспедиционном репертуаре - не позднее момента создания песенника. Время же появления и многих "студенческих" песен, и, прежде всего, песен собственно "археологических", а также происхождение последних по большинству песенников 80-х и 90-х годов, как правило, уже не устанавливается. Кроме того, тетради-песенники - источник своеобразный: они, по-преимуществу, составлены "пульсарами" ("профессионалы" привыкли полагаться на собственную память), так что состав текстов, попадающих на страницы песенников, отражает не столько стабильный репертуар экспедиции, сколько разовые "срезы" - далеко не полный состав песен, бытовавших в конкретный полевой сезон . Все это, безусловно, влияет на информативные возможности доступного для изучения источника.

И все-таки, при всех источниковедческих ограничениях (которые, кстати говоря, сами авторы хорошо осознают), первый опыт изучения песенного фольклора археологических экспедиций представляется мне удачным. Это относится, прежде всего, к структурированию исследования Башариных - к разделению всего пласта экспедиционных песен на "песни, поющиеся в экспедиции" (они анализируются в статье М. В. Вениг) и собственно "археологические песни" (им посвящена статья А. С. Башарина). Удачным представляется подбор и систематизация "песен археологических экспедиций" - публикуемые тексты достаточно полно характеризуют "песенную культуру" петербургских археологических экспедиций 90-х годов ХХ в. Существенно, что для каждой из песен, тексты которых публикуются, приведены не только комментарии, но также информация о происхождении публикуемого текста, времени и обстоятельствах его фиксации.

Васильевич Г.Н.

Песенный репертуар археологических экспедиций

Возможна ли археологическая экспедиция, в которой не поют? Возможна ли встреча археологов, на которой не спели бы или, как минимум, не помянули бы ни одной песни? Ни сталкиваться с такими, ни слышать о них не приходилось. Что поют - вопрос второй, но - поют. Не претендуя на полноту охвата материала, попытаюсь вкратце описать песенный быт археологических экспедиций последних двух-трех десятилетий.

Любой субкультуре свойственны специфические черты, характеризующие ее состав, тип отношений с окружающим миром, деятельность ее членов, их общие пристрастия и интересы. При этом одним из наиболее ярких показателей для характеристики субкультуры будет, любят ли петь и что поют входящие в нее люди. И если на первый вопрос довольно легко ответить даже при минимальном знакомстве с жизнью среды, второй требует длительного погружения в нее или детального исследования. Репертуар, то есть устойчивый набор регулярно исполняющихся любимых, значимых для данной группы людей песен , интересен, прежде всего, для социолога и культуролога, так как позволяет выявить истоки и культурные связи данной общности. Для человека же, не занимающегося исследовательской деятельностью, знакомство с песенным репертуаром дает шанс больше узнать о жизни социальной группы и, возможно, примкнуть к ней.

В настоящий момент представители субкультуры археологов - это не только профессионалы-ученые, но и те, кто из года в год приезжает в экспедицию. Более того, не каждый профессионал может быть сопричастным субкультуре: многие из тех, чья деятельность не требует регулярных выездов в поле, ограничиваются лишь профессиональным общением с коллегами. Важнейшим фактором, характеризующим субкультуру археологов, является обязательное пребывание в полевых условиях. Именно экспедиция, несмотря на то, что продолжается она, как правило, не более трех месяцев, является средой, определяющей специфику субкультуры в целом, и в частности - особенности ее песенного репертуара. Пребывание в поле роднит археологов с геологами, туристами различных направлений, то есть со всеми, кто выезжает в экспедиции, походы и т. п. Ситуация "поля" благодаря изолированности, независимости, оторванности от городских проблем не меньше, чем собственно раскопки, привлекает к археологии профессионально далеких от нее людей.

Процесс формирования, пополнения и расширения песенного репертуара также происходит преимущественно в поле. В городе в период межсезонья он пребывает в "законсервированном" виде и практически не изменяется до следующего сезона. Существуют экспедиции, где репертуар остается стабильным в течение многих лет. Фиксирована, закреплена традицией бывает даже последовательность исполнения песен. Как правило, это экспедиции с постоянным ядром коллектива. Встречаются, напротив, случаи, когда репертуар обновляется каждые 2-3 года, но обычно это связано с полной сменой полевого состава.

Песенный репертуар большинства экспедиций начал формироваться в 50-60-е годы. Этот период современной песенной культуры отмечен двумя важными тенденциями: становлением авторской (самодея-тельной, бардовской) песни и очередным расцветом городского песенного фольклора. И та, и другая традиции в большой степени были представлены в интеллигентской и студенческой среде. И именно эти две традиции стали основными источниками песенного репертуара археологических экспедиций. Однако, разумеется, ими активный репертуар археологов не ограничивается. Назовем основные его составляющие:

1. Песни бардов . Прежде всего, следует отметить, что, являясь авторскими, эти песни далеко не всегда осознаются таковыми в экспедиции. Авторство многих даже широко известных песен не указывается в сборниках-песенниках и часто не известно поющим. Несмотря на это песни бардов составляют значительную долю репертуара большинства экспедиций. Они привносятся различными участниками экспедиций в соответствии с их собственными вкусами и представляются на суд всей "братии". Правда, далеко не все из этих песен выдерживают испытание временем и задерживаются дольше одного сезона.

2. Общераспространенный городской фольклор . Его роль в репертуаре зависит от возраста членов экспедиции: для старшего поколения песни этой группы связаны со студенческими годами и вызывают конкретные воспоминания, а для молодежи они символизируют нечто "древнее", причастность к которому доказывается узнаванием и исполнением песни. Часть городского песенного фольклора, усвоенная младшими поколениями вне экспедиции (в том числе, еще в детстве), тоже в значительной мере представлена в экспедиционном репертуаре, но не имеет подобной функции. Случается, что в экспедициях поются и некоторые произведения традиционного фольклора, но выделять их в отдельный источник было бы неправомерно, поскольку все они попадают в репертуар экспедиций опосредованно - через городскую культуру.

3. Песни из кинофильмов, мультфильмов, спектаклей; популярные эстрадные песни. Они чаще исполняются молодежью и могут выполнять функцию средства установления контакта, первичного узнавания в неустоявшихся коллективах, а также использоваться в качестве материала для переделок.

4. В последнее десятилетие-полтора добавились песни, связанные с традицией русского рока. Эти песни редко перерастают пределы одного-двух сезонов, будучи тесно связаны с конкретными исполнителями, и уходят вместе с ними.

5. Собственно фольклор археологов.

Формирование, развитие и сохранение песенного репертуара каждого коллектива - сложный процесс, определяющийся рядом факторов. Остановимся на некоторых из них, наиболее специфичных для субкультуры археологов. Важнейшими факторами, влияющими на формирование и степень стабильности репертуара экспедиции, являются:

1. Состав экспедиции. Археологические экспедиции, как правило, неоднородны по составу: различны возраст, род занятий, внепрофессиональные интересы ее участников, что позволяет репертуару развиваться во многих направлениях. Экспедиции, традиционно привлекающие к работе практикантов из числа студентов или школьников, имеют больше шансов на обновление и пополнение репертуара. "Текучесть" состава экспедиции - немаловажный фактор, влияющий на репертуар. Чем чаще и сильнее меняется состав (и качественно, и количественно), тем полнее обновляется репертуар, но тем менее он долговечен. В более замкнутых коллективах изменения в репертуаре менее значительны, к новым песням предъявляются большие требования, но однажды принятая песня обретает свое место и, как правило, задерживается надолго.


2. Песенные пристрастия начальника или центрального поющего звена экспедиции, которые чаще всего определяют репертуар коллектива и являются основными "ценителями" при отборе новых песен.
3. Песенная мода конкретной экспедиции, сложившаяся в течение нескольких лет . Хотя, без сомнения, она чаще всего связана с предыдущим фактором, так как общая направленность репертуара избирается именно "духовным ядром" экспедиции - начальником или "певчим".

4. Личные песенные привязанности участников экспедиции (песни того или иного конкретного автора, туристские песни, рок, народные и псевдонародные песни, "блатные" песни и т. п.). Особенно сильно личные песенные привязанности влияют на репертуар экспедиции в тех случаях, когда в экспедицию выезжает какой-то сложившийся коллектив (например, студенты одного курса).

В результате экспедиция принимает в свой репертуар новые песни при условии, что они удовлетворяют общим требованиям (факторы 2 и 4) и не нарушают основной тенденции формирования репертуара (фактор 3), если таковая имеется. С уходом людей или забвением событий, с которыми связано появление песни в репертуаре, она так же безболезненно исчезает из него, как появилась.

Процесс собственно формирования репертуара археологов имеет и некоторые другие особенности. Не все песни из перечисленных ранее групп в равной мере представлены в репертуаре экспедиций, не все они имеют равные шансы попасть в него и занять прочное место. Кроме названных факторов, при отборе важную роль играет мотивно-тематическая направленность песни. Наиболее распространенные в археологическом репертуаре мотивы можно условно распределить по четырем блокам:

1. Анакреонтические мотивы. Наиболее актуальным из них (что неудивительно) и в полевых условиях, и на городских встречах становится мотив вина и винопития. Нетрудно заметить, впрочем, что он значительно отличается от соответствующего в мировой анакреонтее, часто преображаясь в тему воинствующего пьянства, где центральная фигура пьяницы и кутилы совсем не напоминает мирного и сдержанного анакреоновского выпивоху . Песни с данными мотивами составляют крупнейший пласт и в большинстве своем повторяются в репертуаре многих экспедиций, что способствует сплочению их участников на общих встречах. Песни, входящие в данный блок, поются, как правило, не отдельно, а целыми циклами, сопровождаясь (иллюстрируясь) "возлияниями", что подчас изменяет их (песни) до неузнаваемости.

Другие анакреонтические мотивы, например, мотивы ухаживания и флирта (на современном материале - и адюльтера), также присутствуют в археологическом репертуаре в ряде комических песен, которые тоже предпочитают исполнять циклами.

2. "Туристские" мотивы, общая идея которых - "мы не в городе". Показательно в связи с этим присутствие во многих экспедиционных сборниках таких песен, как "Говоришь, чтоб остался я…" Ю. Кукина, "Мне говорят, какой резон…" Б. Вахнюка, "Мы с тобой давно уже не те…" Г. Аделунга и др. При этом туристов в экспедициях, зачастую, "не жалуют"! В сознании исполнителей-слушателей актуализируется все то, что связывает жизнь археолога и туриста ("маргинальность" обстановки, трудности быта, чувство локтя, оппозиционность городу и пр.), а все специфические черты (лавины, перекаты, страховка) или воспринимаются как поэтический прием, дань романтике , или отвергаются. В результате в репертуаре остаются те туристские песни, в которых собственно туристская экзотика минимальна.

3. Историческая тематика. Песни этого блока в сознании исполнителей-слушателей разделяются на две группы: с одной стороны, это песни о различных исторических событиях или личностях вообще; с другой - песни, соотносимые по тематике непосредственно с местом и объектом раскопок.

4. Песни, объединенные фигурой маргинального героя. Чаще всего - это моряк, пират , бродяга, солдат, ковбой. Думается, привилегированное положение таких песен в репертуаре археологов связано все с той же оппозиционностью главного героя окружающему миру.

Помимо тематического признака, являющегося основанием как отбора, так и циклизации, песни в сознании носителей могут складываться в группы по схожести формы, ситуации и особенностей исполнения, культурных коннотаций, связанных с песнями и т.д.

Будучи важнейшим средством общения, особенно в полевых условиях, песня выполняет в коллективе интегрирующую функцию. Поэтому неудивительно присутствие большого числа песен, рассчитанных на хоровое исполнение, или приспособленных для него. Конечно, одна и та же песня может по-разному исполняться в разных коллективах в силу сложившейся в них традиции, но такие группы, как "кричалки" или "застольные песни" присутствуют в репертуаре многих экспедиций. Данные группы песен интересны даже не составом, а функцией в репертуаре, причем не только археологическом. В экспедиции они могут исполняться по дороге (например, на раскоп или к лагерю), во время работы, а также (и в основном) в последний или кульминационный момент застолья (посиделок у костра), когда важен сам процесс пения, а песня подходит уже любая. Необходимым условием отбора, следовательно, будет только известность песни всем присутствующим и возможность ее совместного исполнения. Кроме того, объединяющую функцию при исполнении этих песен могут выполнять и невербальные компоненты: ритмичное постукивание кружками, коллективное раскачивание в такт песне, элементы пантомимы, маргинальные выкрики и т.д.

Таким образом, песенный репертуар археологов в целом довольно широк и имеет лишь небольшое количество специфических черт, связанных с профессией. Принципы формирования и развития репертуара подобны тем, которые характерны для других аналогичных субкультур. Специфические особенности могут появляться, впрочем, в каждой отдельной экспедиционной традиции, но обусловлены они не столько родом занятий, сколько спецификой экспедиционной жизни и традициями конкретного коллектива.

М. В. Вениг

Песенный фольклор археологических экспедиций

Если попытаться воспринять заголовок этого очерка в терминологическом смысле (не как метафору или образное выражение), то сама постановка вопроса может показаться странной. В общераспространенном, "бытовом", понимании фольклор - это устное народное творчество, к тому же древнее. Устное, значит существовавшее у неграмотного населения и потому бытовавшее исключительно изустно. Народное означает, во-первых, что автора у конкретного текста нет, - это продукт вековой коллективной работы, а во-вторых, что писали эти вещи те, кого принято называть народом - крестьяне (в крайнем случае, рабочие). Ну и, наконец, понятие Творчество предполагает, что рассматриваемые произведения - реализация чьего-то (здесь - народного) намерения создать нечто ценное в художественном отношении, эстетически значимое. Последний критерий в таком понимании иногда, к сожалению, дает возможность субъективных оценок: обязательная художественная ценность предполагает, что внимания заслуживают исключительно шедевры народной словесности, а не всякие кустарные поделки. И вопрос, достойно ли данное произведение называться Творчеством (а следовательно, достойно ли оно изучения), оставляется, таким образом, на произвол исследователя, руководствующегося "общепризнанными", а чаще - своими собственными субъективными эстетическими взглядами (так, в начале 20 века частушка воспринималась как знак деградации Большого Фольклора, а потом долгие годы оставалась жанром второго сорта. Целые пласты фольклорных произведений (например, эротического характера) и даже целые жанры (например, анекдот) получили признание лишь в последнее десятилетие).

Что же представляют собой рассматриваемые песни? Археологи - люди, в основном, образованные, в неграмотности их заподозрить трудно. Письменная фиксация в среде бытования тоже налицо: в каждой экспедиции хоть у кого-то да найдется тетрадочка с текстами любимых песен. С критерием коллективности/безавторности тоже проблемы: в половине случаев автор или известен, или установим. Художественности во многих песнях строгий ценитель также не усмотрит: содержание неглубокое, подчас сомнительное, форма во многих случаях вторична (многие из наиболее распространенных песен - пародии). Да и вообще, профессиональные ученые-археологи, интеллигенты-участники экспедиций (не связанные с археологией по своей специальности), в крайнем случае, студенты - это совсем не тот народ, который принято рассматривать как носителя фольклора. Очевидно, что либо рассмотрение данного материала как фольклорного неправомочно, либо требуют уточнения сами критерии фольклорности.

В современной фольклористике, несмотря на отсутствие нового единого, скорректированного определения фольклора, существует большое количество наработок по уточнению (и расширению) критериев фольклорности. Не вдаваясь в пространный обзор существующих теоретических точек зрения, отмечу лишь те моменты, которые важны для презентации данного материала.

Применительно к песням главным и единственным необходимым критерием фольклорности является, на мой взгляд, их бытование, предполагающее линейную, цепочную передачу произведения от носителя к потенциальному носителю:

исполнитель1 - слушатель(2) => исполнитель2
 - слушатель(3) => исполнитель3 и т.д.

Самый характерный вид такой передачи - в процессе непосредственного коммуникативного акта: исполнитель поет песню, слушатель запоминает и сам становится способен воспроизводить ее в меру своего исполнительского таланта. Реально этот процесс происходит несколько иначе: либо исполнений должно быть несколько (чтобы успеть запомнить), либо запоминание идет с опорой на записанный текст. Возможен и опосредованный вариант, когда потенциальный носитель воспринимает песню с магнитофона или другого звукозаписывающего устройства. Но для археологических песен в силу их специфики, о которой речь пойдет ниже, он не характерен. С понятием линейной передачи непосредственно соотносятся, применительно к данному материалу, такие классические, выведенные для "старого" фольклора признаки, как коллективность и традиционность. Переходя от одного носителя к другому и видоизменяясь в процессе этого перехода, произведение становится коллективным, "народным". В границах одного произведения цепочка "воспроизведение-восприятие-запоминание-дальнейшая передача", как раз и образует традицию.

Следствием линейного распространения песни будет и другой важный признак фольклорности - вариативность, причем вариативность всех трех составляющих песни: текста, мелодии, особенностей исполнения. Вариативность - это, пожалуй, самый яркий внешний показатель фольклорности. Так, сталкиваясь с произведением вне реального бытования, например, встретив текст песни в составе песенника, только по сопоставлению с другими известными вариантами мы можем безошибочно установить фольклорный ее характер.

Вариативность произведения может быть различной, но чем она выше, тем более характерный пример фольклорного произведения перед нами. Нулевая вариативность песни - явление почти немыслимое. Даже автор не в состоянии на сто процентов точно воспроизвести свое произведение, что-то в исполнении всегда будет отличаться. Кроме того, вариативность в исполнении - вещь вполне нормальная и при нелинейных способах передачи (например, при воспроизведении с нотной и текстовой записи). То же, в меньшей степени, можно отнести и к мелодии. Поэтому в дальнейшем, говоря о вариативности, ограничусь только текстовым аспектом.

Еще одним важным фактором, позволяющим рассматривать ту или иную песню как фольклор, является психологическая установка носителей, отношение к песне. Современный носитель-горожанин, воспитанный на произведениях авторских, распространяющихся нелинейно, более знаком с моделями отношения именно к таким произведениям. Эти модели как раз и включают в себя установки на обязательную художественную ценность воспринимаемого, неизменность элементов произведения. Сюда же относятся и абсолютное господство восприятия над порождением/сопорождением, отношение к измененности элементов произведения, как к дефекту, порче (которые, подразумевается, лучше исправить) и ряд других установок.

Творчество субкультур, микроколлективов в сознании их членов нередко противопоставлено общекультурному художественному наследию и даже вступает с ним в оппозиции типа "свое-чужое", не лишенные подчас оценочности. В отношении всех произведений, попадающих в разряд "своего" общекультурные установки оказываются ослабленными. Так, текст песни воспринимается не только и не столько как художественное произведение, но как вид коммуникативно необходимого сообщения. "Кто бывал в экспедиции, // Тот поет этот гимн" - это не просто строчка, а самоидентификационное утверждение, под которым и в другой формулировке подпишется каждый из поющих: "Это мы были в экспедиции, это мы можем (имеем право) так петь", и, в конечном счете, - "это песня наша и про нас". "Свой" текст позволяет и несколько большую свободу оперирования: поскольку важным является в первую очередь сообщение, форма, за исключением особенно удачных фрагментов, оказывается не столь важна. Именно такое специфическое отношение к "своим" песням и является, на мой взгляд, наиболее веским аргументом в пользу рассмотрения локальных песен как фольклора, а также объясняет, почему сами носители их нередко называют фольклором.

Тем не менее, инерция общекультурной модели отношения к авторским произведениям тоже довольно сильна, и среда, по возможности, старается сохранять стабильный (исходный или псевдоисходный) текст и имена авторов. Постоянная борьба "художественно-культурной" и "фольклорной" моделей отношения к песням, творение и со-творение "своих" песен, исполнение их в различные моменты жизни коллектива - все это и создает то интереснейшее явление, которое можно назвать песенным фольклором субкультуры, в частности, - песенным фольклором археологов.

Археологические песни

Исходя из высказанных выше теоретических установок, называться песенным фольклором археологов (в широком смысле) имеет право любая песня, бытующая в их среде, при условии, что она уже прошла цепочку "исполнитель-слушатель-исполнитель" и воспринимается как "своя". Под такое определение попадет, разумеется, и бытующий в экспедициях городской песенный фольклор, в основном, - фольклор интеллигенции. Однако, поскольку описание городского фольклора в целом - отдельная тема, рассмотреть которую в настоящем очерке не представляется возможным, в дальнейшем речь пойдет о песенном фольклоре археологов в узком смысле - о тех песнях, которые являются специфичными, характерными (и репрезентативными) для данной субкультуры, о песнях, которые отличают фольклорную составляющую песенного репертуара именно этой среды.

Когда в археологических экспедициях начали появляться свои песни, не встречающиеся или почти не встречающиеся в общем городском репертуаре, сказать трудно. С гарантией можно говорить о первых послевоенных годах, возможно, какие-то песни создавались еще в тридцатые. Наличие традиции ранее маловероятно, так как помимо всего прочего, в работах было задействовано слишком мало заинтересованных людей и слишком много случайных. В послевоенный период возрастает и число профессионалов в экспедициях, и число сторонних энтузиастов, несколько лет подряд выезжающих в поле. Становятся регулярными выезды в поле практикантов из числа студентов и школьников. Отсутствие стабильного финансирования экспедиционных работ вело (а в настоящий момент - привело) к прекращению практики найма рабочих на раскопки. Таким образом, в экспедициях все чаще возникала критическая масса заинтересованных творчески активных людей, готовых к поддержанию традиции.

Как и всякая другая крупная субкультура, "археологи" - понятие абстрактное, реально - это сумма отдельных коллективов, экспедиций. Многолетние экспедиции могут иметь на протяжении своей жизни даже несколько составов, иногда сильно отличающихся друг от друга по характеру общения и творчества. Именно многолетняя экспедиция с устойчивым (на какой-то период) ядром коллектива и является основной средой, в которой формируется археологический фольклор.

Круг общеархеологических песен невелик. В самом своем широком виде он едва ли насчитывает десяток текстов. Примерно таково же число песен общих для экспедиций одного региона (южные античные экспедиции, северо-запад и т.д.). Основная же масса - локальные песни, известные, как правило, лишь в одной, максимум - в двух-трех экспедициях.

Интересно, что из числа широко распространенных археологических песен лишь считанные единицы посвящены собственно археологам и археологии. Археологическая жизнь и быт составляют основное содержание локальных песен, но они редко получают распространение хотя бы в рамках региона. Большинство общеархеологических и "региональных" песен - песни исторической тематики, с археологией не связанные вовсе (или связанные лишь на уровне частного упоминания). Таковы песни "Там, за Танаис рекой...", "Я потомок хана Мамая", "Поле Куликово", "Орел шестого легиона" и др. Объяснение этого парадокса состоит в том, что мир истории, с которым происходит профессиональное общение, субъективно оказывается составляющей мира субкультуры археологов. Песни исторической тематики, особенно близкой к объекту раскопок, неизменно идентифицируются, как "свои". В качестве еще одной "профессиональной" особенности можно отметить тот факт, что археологические песни, довольно однородны по своей форме: вне зависимости от тематики большинство из них тяготеет к сюжетной структуре. Быть может, событийно-фабульное мышление - тоже составляющая мира археологов? Довольно характерна для археологических песен и особая любовь к комическому аспекту рассмотрения всех интересующих (исторических и археологических) тем, в чем сказывается несомненное родство археологических и классических студенческих песен. Песни "Поле Куликово", "Ахтунг, о-ё-ёй! " по характеру своего комизма очень близки "литературному циклу". Мы имеем дело, по сути, с той же травестийной переработкой общеизвестных, культурно значимых (если не сказать культовых) сюжетов. Разница лишь в том, что сюжеты здесь, в соответствии с профессией, не литературные, а исторические.

Особый пласт в репертуаре практически каждого творчески активного коллектива - локальные песни. Под локальными понимаются песни, возникшие в ограниченном коллективе, тематически связанные с его жизнью и практически неактуальные за его пределами.

Практически в каждой экспедиции рано или поздно находятся люди, пробующие в песне запечатлеть какие-то эпизоды полевой жизни. Во многих экспедициях есть даже свои "придворные" авторы или даже коллективы авторов, от которых каждый сезон ожидают исполнения старых хитов и создания новых. Все наиболее репрезентативные локальные археологические песни возникают исключительно в экспедиции или под воздействием воспоминаний, по следам событий из экспедиционной жизни. То есть, в отличие от общеархеологических, они непосредственно связаны в области сюжетов, тематики, а зачастую и лексики с профессиональной спецификой.

Локальные песни уже очень давно называют фольклором, что, в общем, логично, хотя для того, чтобы стать "чистым" фольклором этим песням обычно не хватает их короткого периода жизни: с распадом, сменой коллектива они забываются, точнее - выходят из активного употребления, и, таким образом, оказываются не в состоянии пройти цепочку "исполнитель-слушатель-исполнитель". Широкого распространения эти песни не получают прежде всего в силу того, что за пределами коллектива описанные в песне эпизоды его жизни становятся неактуальны. При отсутствии устойчивой линейной передачи вариативность в них скорее исключение. Тем не менее именно они нередко воспринимаются как наиболее "свои" и неосознанно воспринимаются не как художественный, а как прагматический текст.

По форме подавляющее большинство локальных песен вторично. Это и переделки известных песен и подтекстовки на популярные мелодии, иногда встречаются даже переделки "второго порядка", то есть переделок ("Гимн Мирмекистов"). В качестве материала для переделок в первую очередь идут песни популярные в данной экспедиции. Вторичность этих текстов вовсе не обозначает обязательный пародийный их характер. Это могут быть вполне серьезные произведения, но чаще всего повествование о полной превратностей жизни экспедиционного коллектива без юмора не обходится.

Как правило, существуют такие песни не по одиночке, а в виде целых циклов, "обойм", "пакетов", группирующихся на основе общности реалий и персонажей. Почти обязательным элементом в пакете таких песен является упоминание фамилий членов экспедиции, в первую очередь, конечно, начальника и наиболее активных участников экспедиционного общения, нередко и из числа сочинителей. На одном уровне по частотности с персоналиями стоит топонимическая привязка - упоминание мест проведения раскопок (области, города, рек, озер и т.д.), объектов раскопок (городища, кургана и т.д.); несколько реже - упоминание прочих местных объектов:, магазинов, питейных точек, транспорта и т.д. Распространенной разновидностью употребления топонимов и персоналий является использование в тексте имен нарицательных, которые в сознании исполнителей и реципиентов имеют вполне конкретное значение. Так, руководитель экспедиции часто фигурирует как "начальник" или даже просто "он". В отдельных случаях замена конкретного названия, фамилии на родовое понятие является свидетельством начала дальнейшей фольклоризации песни, процесса потери локальных черт.

Информация о том, кто и что имеется в виду в той или иной песне возводит владеющих ею в особый ранг "бывалых", "посвященных". Эта информация ни в коем случае не является закрытой, напротив, исполнитель или кто-то из стариков с удовольствием разъяснит, что к чему. Будут рассказаны и все истории, ставшие сюжетной основой песни. Точно так же, если слушающий не является профессионалом ему с удовольствием разъяснят значение всех специальных слов, терминов и нюансов (например, почему неправильно петь: "акинаком рубану по античной роже", а правильно - "акинаком исколю всю античну рожу" - говорят, что это акинак - рубящее оружие). Нередко рассказы о песне по времени рассказывания значительно превосходят само исполнение песни, а степень их отточенности в процессе многократного изложения позволяет практически говорить об особом жанре: "посвятительный рассказ о песне". В такой же "рассказ о песне" может включаться и информация об авторе и история создания песни, нередко легендарного характера.

Выстраивая каркас песенного мира на топонимах, персоналиях, реалиях и атрибутах профессиионального быта, локальный фольклор археологических экспедиций мало чем отличается от локального фольклора других микроколлективов. Подобна локальнным песням других субкультур и судьба археологических локальных песен: фольклоризируясь и теряя конкретику, они могут перерастать среду, в которой возникли и значительно расширять сферу своего бытования (становиться общерегиональными или общеархеологическими). В большинства же случаев такие песни остаются лишь достоянием памяти членов коллектива, в котором они возникли.

В заключение хочется отметить, что в настоящий момент, некоторые наиболее известные археологические песни уже выходят за пределы этой субкультуры, обогащая современный городской песенный фольклор. В последние годы такие песни, как "Там, за Танаис рекой…", "Орел 6-го легиона" и некоторые другие все чаще фиксируются, например, в среде ролевиков (толкиенистов), униформистов и некоторых других субкультурах. Песня "Там, за Танаис рекой…" прозвучала недавно в одном из выпусков телепередачи "В нашу гавань заходили корабли…" и стала, таким образом, достоянием поистине всероссийским (справедливости ради следует отметить, что исполнена она была все же бывшей участницей археологической экспедиции и в довольно кратком варианте).

А. С. Башарин

Заметки к истории песен в археологических экспедициях, песни Псковской экспедиции Эрмитажа

В 60-е годы Псковская экспедиция Эрмитажа была "поющей", хотя пели и не слишком часто: сказывалась специфика городских раскопок - отсутствие такого важного элемента экспедиционной жизни, как "вечера у костра". Пели в эрмитажном автобусе по пути из Питера в Псков и обратно, пели на привальной-отвальной и "в дни рождения", много пели 15 августа . Гитаристов не было, поэтому пели "а капелла". Отмечу особенность экспедиции 60-х годов: крайне редкое употребление горячительных напитков. Это, разумеется, не означает, что в экспедиции был сухой закон, однако алкоголь в застольях бывал не часто и в ограниченных количествах. Может быть, поэтому в 60-е годы "питейный" цикл песен не был развернутым.

Пели "народные" и "военные" песни (в том числе - песня "Забьем козла, браточки", которую я больше нигде не слышал ). Из так называемых "лагерных" песен помню "Таганку", "Ванинский порт", "Сухарики" , из студенческой классики - "Там, где Крюков канал", "По рюмочке, по маленькой" и "В скучные минуты Бог создал институты". Пели также студенческие гимны - "Раскинулось поле по модулю пять" и "Тот, кто физиком стал".

Среди песен, устойчиво ассоциирующихся с началом 60-х, были "Бабка Любка", "Чемоданчик", "Двадцать метров крепдешина", "Кровать со фигурными шишками", "Расцвела сирень в моем садочке", "Жора, подержи мой макинтош", "Четырнадцать французских моряков", "У девушки с острова Пасхи", "Есть в Батавии маленький дом" , а также песни, привезенные В. Д. Белецким в Псков вместе с "саркельскими песнями" ("Гипопотам", "Перепетуя", "Сюзанна", "На острове Таити") . Конечно, пели "Бригантину" Павла Когана . Думаю, что пелись многие из этих песен и раньше (по крайней мере с конца 50-х), хотя уверенно утверждать не берусь. Часто пели "В пещере каменной", причем привычный мне текст и рефрен заметно отличаются от вариантов этой песни, певшихся в застольях 90-х и даже 80-х годов.

Не часто, но пели "Мадагаскар". Сейчас я уже не могу припомнить текст, который пелся в 60-е годы, поэтому воспроизвожу его в том виде, в котором эту песню пели в экспедиции позднее - в конце 70-х и в 80-е годы. "Фирменной" экспедиционной песней долгое время (по крайней мере, до начала 70-х) была "Разлука" с текстом, который я за пределами экспедиции не встречал. В 70-е годы на эту же мелодию пелась другая песня - "Шестнадцать столовых ножей", постепенно вытеснившая из репертуара традиционную "Разлуку".
Дольше всего из песен начала 60-х в репертуаре экспедиционных посиделок продержалась "На станции нашей…" (на мелодию песни "Крутится, вертится шар голубой" из кинофильма "Юность Максима" ); с этой песней я вне Псковской экспедиции Эрмитажа не сталкивался. Правда, в 80-е годы она уже воспринимались как "древность" и в застолье 15 августа была традиционной "сольной партией начальника".

С середины 60-х в песенный репертуар экспедиционных посиделок вошли "Ёксель-моксель", "Я рязанский уроженец", "Цилиндром на солнце сверкая", "Я чешу, чешу ногу", некоторые туристские песни ("Долой, долой туристов", "Какао"), "Раз в московском кабачке сидели", "По тундре, по железной дороге", а также безымянные тогда "На материк", "Пиратскую" и "Снег" Городницкого, "Домбайский вальс" Визбора. По-моему, тогда же в экспедиции появилась песенка "Он был кавалер-импозанто", впрочем не уверен - может быть и раньше.

С конца 60-х в экспедиционный песенный репертуар прочно вошли авторские песни - некоторые песни Галича, Городницкого , Окуджавы, Высоцкого, Кукина, "Девушка из харчевни" и "Цыганка-молдаванка" Матвеевой, "Ой-ё-ёй" Дулова, "Не гляди назад" Клячкина, "С песней шагом, шагом" Берковского, "Застольная" Генкина. Конечно, далеко не все из этих песен осознавались как авторские - большинство оставались для исполнителей и слушателей безымянными. Пели также "От Баку до Махачкалы" (сокращенный вариант стихотворения Бориса Корнилова "Качка на Каспийском море" ), "Гренаду" Светлова, "День-ночь" (по Киплингу).

Были и собственно "археологические песни". Так, В. Д. Белецкий, работавший в экспедиции Гроздилова с 1955 г., привез в Псков "саркельские песни" ("На раскоп придешь…" , "Нам нечего больше терять…" , "Скучно и грустно…" ). Не позднее начала 60-х (а, скорее, в середине - конце 50-х) в экспедиции появилась песня "Вот сдадим все экзамены…" (на мелодию и с включением куплетов "Глобуса") , воспринимавшаяся как "гимн археологов". В качестве "археологической", впрочем, осознавалось безымянное (братьев Генкиных?) "Мезозойское танго".

Песни других экспедиций попадали в Псковскую экспедицию Эрмитажа 60-х годов случайно - с приезжавшими гостями. Так, из Новгородской экспедиции в 1965 или 1966 году привезли на день археолога частушку "Мужички-то, мужички, / Что навозные жучки, / Роются, копаются, / Чего найти пытаются" ); эти песни воспринимались как "чужие" и как-то не приживались. "Свои" песни появлялись эпизодически. Это были тексты, написанные на мелодии популярных советских песен, чаще всего - перетекстовки. Они писались "по-случаю", исполнялись один-два раза и благополучно исчезали из репертуара.

Песенный фольклор Псковской экспедиции 70-х и 80-х годов характеризовать значительно труднее, поскольку рубеж 60-х - 70-х годов был переломным в археологии Пскова. С 1969 г. в раскопки Пскова, до этого времени проводившиеся только экспедицией Эрмитажа, включилась вновь созданная экспедиция Псковского пединститута (нач. экспедиции И. К. Лабутина), так что практиканты и энтузиасты, приезжавшие в Псков для участия в раскопках, оказывались в составе разных экспедиций. А с середины 70-х годов, когда к охранным раскопкам Пскова стали ежегодно подключаться новые экспедиции и отряды (так сказать "разовые", создававшиеся, чаще всего, "под конкретный раскоп"), размежевание приобрело практически необратимый характер. И хотя застолья на 15 августа по традиции еще оставались общими, посиделки уже разделились, и быстро сформировались вполне самостоятельные песенные репертуары. Конечно, между наборами песен было много общего: это и какая-то часть "экспедиционной классики", восходящей к экспедиции Гроздилова 50-х - начала 60-х годов, это и приблизительно одинаковый состав "бардовских песен", попадавших в экспедицию вместе с приезжающими участниками раскопок. Но почти сразу в разных экспедициях, проводивших раскопки Пскова, начали появляться "свои" песни, состав которых в разных псковских экспедициях различался. Не последнюю роль сыграло и то, что комсостав "разовых экспедиций" приезжал в Псков со своим песенным репертуаром, истоки которого восходили к другим экспедициям - ладожской, новгородской, изборской.

Но был и еще один фактор, повлиявший на изменение песенного репертуара Псковской экспедиции Эрмитажа. Дело в том, что в 70-е годы в экспедиции практически ежегодно стали появляться участники, не только певшие, но и игравшие на гитаре. Именно "человек с гитарой" с этого времени превратился в центральную фигуру посиделок, и именно сольное пение гитариста начинало диктовать активный песенный репертуар. А так, как почти каждый год "человек с гитарой" менялся, менялся и репертуар. Правда, сохранялось некое ядро "старых песен", певшихся традиционно без гитарного сопровождения, но это, в большинстве случаев, было уже только прелюдией к продолжению вечера "под гитару". Из вновь появившихся в экспедиции в 70-е годы песен отмечу "Эту Петрову", "Черт побери!", "Там, за Танаис-рекой", "По звездам млечного пути", "Я потомок хана Мамая", "Гимн шестидневной войны", а также популярные в посиделках песни литературного цикла - "Ходит Гамлет с пистолетом", "Венецианский мавр Отелло", "В имении, в Ясной поляне", "Доктор Фауст" (пелась на мелодию песни Гражданской войны "Как родная меня мать провожала").

Особым периодом в истории песенного репертуара Псковской экспедиции Эрмитажа стали середина и вторая половина 80-х годов, когда на протяжении ряда лет основной состав участников экспедиции был более или менее постоянным. Именно в эти годы в Псковской экспедиции сформировался сравнительно стабильный репертуар, исполнявшийся зачастую "а капелла" даже при наличии "человека с гитарой". Песенный репертуар середины 80-х годов, к счастью, частично сохранился в плохой диктофонной записи, сделанной осенью 1985 г., правда - не в Пскове, а в Москве, во время "послеэкспедиционного сбора" . Приведу список песен в том порядке, в котором они зафиксированы записью: "Моя натура хочет жить широко" (Ю. Ким); "Подколодная змея" (А. Быстрицкий); "Магдалина" ("Я танцую на ковре под звуки бубна"); "Мы сидели позднею вечерей"; "Французские поэты" (Ю. Лорес); "Майдан" (С. Никитин); "Бричмула" (С. Никитин); "У меня в Москве" (на стихи М. Цветаевой); "Донской монастырь" (А. Городницкий); "Если было это в сказке" (С. Никитин); "Там, за седьмой горою" (Б. Окуджава); "Подойди, обними и рассказывай" (С. Никитин); "Сере-нада, серенада раздается в тишине" (С. Никитин); "Как ваша светлость поживает" (В. Долина); "Мы с тобой давно уже не те" (Г. Аделунг); "Наш корабль давно уже на рейде"; "Портленд" (Б. Окуджава); "Аксинья" (Г. Сильчук); "Песенка обществоведа" (Ю. Ким); "Рио-рита" (С. Никитин); "Расставаясь она говорила"; "Тихая песенка" (М. Анчаров) ; "Кисанька"; "С песней шагом, шагом" (В. Берковский); "Мадагаскар" (Ю. Визбор); "Орел Шестого легиона"(№ 21) ; "Пусть говорят, что мы неправильно живем" (№ 6); "Образованные просто одолели" (М. Ножкин); "Шуты" (М. Ножкин); "Не дай мне, Бог, познать твою измену"; "Маркизочка"; "Макао-Какао"; "Нам с сестренкой каюк" (В. Егоров); "Два привиденья" (А. Суханов); "Уезжаю в Ленинград" (А. Суханов); "Мастера" (С. Русаков); "Псков" (Е. Клячкин), "Менуэт".

Отмечу, что "фирменным" циклом песен середины и второй половины 80-х в экспедиции был т. н. "библейский цикл", включавший "Магдалину", "Магдалу" и "Мы сидели позднею вечерей". Кажется, в других экспедициях Северо-Запада эти песни "не пошли", во всяком случае, в Изборской экспедиции они не прижились, хотя и исполнялись неоднократно во время общих псковско-изборских застольев. Популярностью пользовались также "Кисанька" (пелась как подражание "жгучим романсам") и "Макао". Последняя, как будто бы, широко по экспедициям не пошла.

Традиция перетекстовок "к случаю" также сохранялась. Приведу в качестве примера текст песни, написанной в 1984 г. Леной Свадковской и Таней Путиловой на основе популярной в те годы в экспедиции "Жены французского посла" А. Городницкого - "На раскопе бабы, только бабы".

Последние сезоны существования Псковской экспедиции Эрмитажа (1991-1992 гг.) в отношении песенного репертуара стали переломными: в начале 90-х практически полностью сменился состав постоянных участников экспедиции, и, соответственно, многие песни ушли; сохранилась только "экспедиционная классика". Песенный фольклор последних лет существования Псковской экспедиции Эрмитажа в полевых условиях фиксировался А. С. Башариным, он же стал в экспедиции этих лет "человеком с гитарой".


Песни Изборской экспедиции конца 70-х

Говорить обо всех песнях Изборской экспедиции ИА АН СССР (теперь - РАН) за почти четверть века ее существания было бы рискованно: я принимал участие в работах этой экспедиции с 1973 по 1980 г., а постоянно приезжал "в гости" из Пскова с 1981 по 1985 г., так что могу судить, прежде всего, о песнях, певшихся именно в эти годы.

Изборская экспедиция середины 70-х годов по составу певшихся песен заметно отличается экспедиции конца 70-х - начала 80-х, и это легко объясняется различиями состава участников. В середине 70-х основная часть сотрудников экспедиции - и землекопов, и лаборантов - состояла из студентов-практикантов Ивановского Государственного университета, причем каждый год состав практикантов менялся. Основным песенным репертуаром в изборских застольях того времени были некоторые песни Высоцкого и "блатные" песни с кассет Аркадия Северного. В ходу были разнообразные "кричалки" типа пионерских речевок 60-х годов , популярные советские песни и песни из мультфильмов, некоторые из которых дописывались.

Ситуация изменилась в 1977-1978 гг., когда основу лаборантского состава Изборской экспедиции составили профессиональные и полупрофессиональные археологи - студенты и аспиранты начальника экспедиции, а также сотрудники Псковского музея-заповедника и Отдела археологических сводов ИА АН СССР, который в те годы возглавлял В. В. Седов. Большинство лаборантов Изборской экспедиции в эти годы уже имели за плечами десяток и более полевых сезонов в разных экспедиций (Новгородской, Псковской, Верхне-Волжской и др.). Именно поэтому основу песенного репертуара экспедиции теперь составили "Крамбамбули", "Через тумбу", "По рюмочке, по маленькой", "Султан", "В скучные минуты Бог создал институты", "Эта Петрова", "Черт побери!", "Там, за Танаис-рекой" , "Орел Шестого легиона", "Я потомок хана Мамая" и "По звездам млечного пути". Пелись также "Таганка", "Они стояли на корабле у борта", "По тундре", некоторые песни бардов.

Большинство песен было для "комсостава" исходно общими, но нет-нет - и появлялись в экспедиции некоторые новые песни, такие, как "Опадает лист орешника" В. Вихорева, "За удачу, господа мужики" , "Аккордеон". Кажется, все три перечисленные песни привез в Изборск Володя Кананин - аспирант В. В. Седова.

Наряду с перечисленными, в изборских застольях звучали и собственно "археологические" песни - классика Новгородской экспедиции ("Экстра" , "Товарищ Колчин" ), песня Смоленской экспедиции "Кру-тится, вертится крест золотой" , "Мезозойская культура", "Ландыши" , "Песня про Ларошфуко", "Чо те надо". Одной из наиболее популярных в экспедиции на протяжении ряда лет оставалась песня "По всей дяревне нет красивше парня"; она исполнялась как диалог между мужским и женским хором, а две последние строки последнего куплета пели все вместе.

"Фирменными" песнями Изборской экспедиции конца 70-х и начала 80-х годов были "Коричневая пуговка" и "Курочка". Обе песни пелись "а капелла". Но если "Курочка" на протяжении многих лет сохранялась почти неизменной, то "Коричневая пуговка" продержалась только до начала 80-х годов, когда на ее основе появилась перетекстовка "Пуговка".

К середине 80-х годов песенный репертуар Изборской экспедиции начал, как будто бы, претерпевать изменения: из застолий постепенно уходили многие песни, певшиеся в конце 70-х - начале 80-х, причем не только "студенческая классика" ("Через тумбу", "По рюмочке, по маленькой") и некоторые "археологические песни" ("По звездам млечного пути"), но даже песни "фирменные" ("Курочка", "Пуговка"). Однако в эти годы я уже бывал в Изборской экспедиции редко и нерегулярно, поэтому наблюдения не вполне репрезентативны.


С. В. Белецкий




Данный материал является отнюдь неполным изложением сборника "Далекое прощлое Пушкиногорья". Авторы будут благодарны, если вы пришлете им свое мнение по поводу этого сборника



Автор: Башарин А.С.Белецкий С.В.
Источники: www.ruthenia.ru
]]> Rambler Top100 ]]>
Реклама:      

© 2001-2024 Ганичев Андрей
http://www.ngavan.ru - В нашу гавань заходили корабли
Все права на подборку материалов принадлежат настоящему сайту. Несанкционированное использование информации с сайта без ссылки на него запрещено и преследуется по закону.
http://www.ngavan.ru